МОРОЖЕНОЕ

[erinaco]

Один из лучших НЦшных фиков, которые мне доводилось читать. Жаль, не мой...

Автор: swallow
Фэндом: Bleach
Пейринг: Ренджи/Ичиго
Рейтинг: NC-17
Жанр: romance/angst
Дисклеймер: заберите все
Примечание: Фик написан в подарок ко дню рождения Мобиуса. Поздравляю, чудовище!

читать

Это было больно, очень больно. Ренджи сжал зубы, но так было еще хуже, и он открыл рот, глубоко вдыхая воздух. Больно… Холодно…
– Я же сказал тебе, – Ичиго смотрел на него с раздражением, – не кусай! Я понимаю, что ты шинигами, и кариес тебе не грозит, но ведь противно же!
– Больше никогда в жизни… – невнятно пробубнил Ренджи и выбросил остатки мороженого в мусорку. Ичиго пожал плечами.
– Не надо было впиваться в него зубами. Его надо осторожнее… – он лизнул свою порцию. Фруктовый лед уже потек – жара стояла страшная. Ренджи смотрел на золотистые капли как завороженный.
– Я не могу так, как ты… – сказал он вслух и додумал про себя – «непристойно».
– А? – Ичиго глянул на него. Мороженое торчало у него изо рта – он даже палочку отпустил. Ужасно непристойно. – Чего ты не можешь? – это уже вытащив лакомство. По желтой корке – лед был якобы апельсиновый – текли уже не капли – маленькие струйки. В клумбах звенели цикады – быстрый, задыхающийся звук, как будто они там друг друга… И кроме этого – ничего, словно город выключили. Хоть бы машина какая прорычала, что ли…
Ренджи медленно поднес руку ко лбу и оттер пот.
– А теперь тебе жарко, – констатировал Ичиго. Капля стекла с мороженого на палочку, но он ухитрился подхватить ее языком прежде, чем она упала ему на палец. – На хрена ты его выбросил?
Ренджи не ответил – он как раз переживал видение острого розового языка, так невзначай мазнувшего по деревянной палочке. Ичиго протянул руку и коснулся его лба. Ладонь была липкой.
– Ау, там кто-нибудь есть? – он постучал костяшками пальцев по лбу Ренджи. – Или у всех сиеста?
– Давай вернемся, – Ренджи говорил так, словно делал это впервые – хрипло, пробуя свой голос и мучительно подбирая слова. – Жарко очень, у меня мозги плавятся…
– У тебя нечему плавиться, – ответил Ичиго, развернулся и пошел прочь. Ренджи качнулся за ним, как змея – за дудочкой факира. Он где-то слышал, что змеи на самом деле глухи, и привлекает их не музыка, а движения дудочки и человека. В ушах не было ничего, кроме звона цикад, сливающегося со стуком собственной крови. Ичиго, кажется, продолжал что-то говорить, но Ренджи не слушал – он смотрел, как та змея, смотрел в его спину, пока еще тонкую, следил за движениями его тела, пока еще немного неловкого; он бы решил, что Ичиго собрался его соблазнить, но пацан даже не умел еще двигаться как следует – а впрочем, может, и не научится никогда, не более, чем нужно для битвы. Вот где он был стремителен, изящен, даже красив. Словно аллигатор, быстрый и ловкий, когда он в воде, но громоздкий и неуклюжий – на суше.
В это самое мгновение зрение Ренджи стало очень острым, а тело – невероятно послушным, каким не было даже в Сейрейтее, вне лимита силы и гигая. Он увидел многое: почти пустую из-за удушающего зноя улицу, расслабленные мышцы Ичиго, темную дыру подворотни в нескольких шагах. А в следующее мгновение он шагнул следом за Ичиго – странно, ему понадобился всего шаг, чтобы преодолеть расстояние между ними – стиснул запястье, потом второе, и втолкнул мальчишку в подворотню. Мороженое с неприятным шмяком упало на асфальт, и Ренджи еще успел заметить, что Ичиго проводил его по-детски огорченным взглядом.
А дальше – за ними словно закрыли дверь, отрезав цикад, солнце и зной. Ренджи подумал, что, наверное, его температура просто превысила температуру воздуха. Или как-то так…
– Ты ведь нарочно все это, да? – спросил он, нависая над Ичиго. Тот смотрел снизу вверх, сощурив глаза, но злость, в них читаемая – Ренджи мог бы поклясться – не была настоящей. Это была злость Куросаки Ичиго для Куросаки Ичиго. Посмотрите, говорила она, я сопротивляюсь, а раз сопротивляюсь, значит, вовсе этого не хочу!
– Охренел, да? – спросил Ичиго – и это снова был вопрос, который он должен был задать. Это было так забавно предсказуемо, что Ренджи непременно бы рассмеялся – но у него совершенно пересохло в горле. Мысль о том, что Ичиго только что ел мороженое, и во рту у него должно быть прохладно и мокро, заполнила мозг полностью, и когда Ренджи прижался к губам Ичиго, он не думал о поцелуе – он просто хотел пить.
Но рот мальчишки был сухим, как пустыня, и жарким, как пустыня, и жадным, как пустыня. Он сам искал хоть немного воды.
От мороженого не было толку. Ренджи хотел сказать Ичиго об этом, когда они разорвали поцелуй.
В тупике тошнотворно пахло мусорной гнилью. От Ичиго пахло мальчишеским потом – соленый, рыбный, острый, дикий запах. Ренджи склонился к его шее, втягивая носом воздух – а когда лизнул, кожа тоже оказалась соленой.
Ичиго пробила дрожь, когда сухой шершавый язык проехался по его шее.
– Ты будешь что-нибудь делать? – спросил он наконец, сдаваясь.
Ренджи подумал, что, наверное, этот пацан ничего не боится. Да точно ничего не боится. Он был готов к любви, как был готов к битве, и Ренджи невероятно льстило, что из всех, с кем Ичиго сражался, он выбрал для секса именно его. Ему снова хотелось сразиться с Ичиго. Битва была похожа на танец; любовь тоже была похожа на танец, но как нельзя заниматься любовью понарошку – с тем, с кем хочешь по-настоящему, – так и битва может быть только насмерть. Ренджи отдавал себе отчет, что это – та его часть, которая до сих пор служит младшим офицером в одиннадцатом отряде, но ничего не мог с ней поделать.
Ренджи подумал о Рукии и Бьякуе.
Ренджи подумал, что он слишком много думает.
Ренджи не мог сражаться с Ичиго насмерть.
Он хотел прижать его спиной к стене, задрать его ноги себе на плечи, сложив парня пополам, и трахать, пока у того не закровоточит стертая о шершавый камень кожа. Но с девственником такой номер ни хрена не пройдет. Еще он мог бы развернуть его лицом к стене и трахать так, но у Ренджи были свои фетиши, и одним из них было то, что он хотел видеть лицо того, кого брал.
Бьякуя любит брать сзади; Ренджи иногда это нравится, но чаще ему хочется смотреть капитану в глаза…
Тогда Ренджи схватил Ичиго за плечи, оторвал его от стены и уложил на асфальт – почти бережно, хотя и был на пределе. Почти бережно – и все же голова Ичиго мотнулась назад, и он несильно приложился затылком. Тут же попытался сесть, опираясь на локти, но Ренджи, уже успевший расстегнуть и приспустить штаны, толкнул его назад.
– Дай хоть попробовать, – Ичиго говорил как человек, больной астмой. Ренджи не ответил – он сдергивал с Ичиго штаны. Он спешил. Он не мог… Цикады снова звенели в ушах, и в груди колотилось так, что Ренджи становилось страшно, хотя уж он-то мог бы не бояться смерти.
– Смазки нет! – испугался вдруг Ичиго. – Слышь, Ренджи?
Он дернул ногами, на этот раз сопротивляясь уже всерьез; Ренджи сел ему на бедра, глаза у него были злые.
– Ты начал, не я, – выдохнул он. – Мог бы и сам подумать. Чтобы тебя отымели – хочешь, а боли – боишься?!
– Я ничего не боюсь! – рыкнул Ичиго, пытаясь сбросить Ренджи. Стояло у него не на шутку, да и Ренджи был не лучше.
Абараи осклабился – и его рука сомкнулась на члене Ичиго.
Когда дрочат тебе, отстраненно решил тот, это совсем не то же самое, что когда ты сам…
Он кончил несколькими секундами спустя, обильно залив руку Ренджи и свой живот спермой. Но напряжение не ушло – волны рейацу Ренджи, пробивающие даже сквозь гигай, заставляли его сжимать челюсти и сводить ноги – точнее, пытаться, потому что Ренджи…
Потому что Ренджи уже подхватил его ноги под колени и забросил себе на плечи. Палец толкнулся внутрь – мокрый. Ренджи собирается трахнуть его на его собственную сперму – Ичиго затошнило, и он снова дернулся.
– Меня не заводит игра в насильника, – предупредил Ренджи, поднимая голову. Теперь его голос был почти спокоен, только по лицу и шее тек пот. Как капли по растаявшему мороженому. – Я и подрочить могу – но больше на такое не поведусь.
Ичиго глубоко вдохнул. Все-таки воняло в этом тупичке непереносимо.
– Ты слишком много болтаешь, – хрипло сказал он. Палец въехал глубоко внутрь, и он ахнул. Голову словно сдавило. Это было…
Он не решил, на что это похоже, он не успел – Ренджи ввел второй палец и начал его трахать – действительно трахать, словно это были не пальцы, а член. Они толкались внутри то резко, то вдруг замирали, кружили, задевая простату – и тогда Ичиго до звезд зажмуривал глаза, потому что вынести это было невозможно. Ему хотелось кончить; он попытался подрочить, но руки были перехвачены ладонью Ренджи.
– Еще раз – убью, – выдохнул он в ухо Ичиго, и того выгнула экстатическая волна.
Он не понял, что испытал, когда Ренджи вынул пальцы – то ли разочарование, то ли облегчение; член ныл о внимании, Ичиго хотелось поскорее…
Ренджи дернул его к себе, сжимая бедра, и вошел.
Это оказалось больно, но Ичиго не сказал и даже губу не прикусил – запрокинул голову, заставляя себя привыкнуть к ощущениям. Он же не жаловался на боль, когда Кучики Бьякуя оставил его умирать под дождем, когда Зараки Кенпачи пронзил ему грудь мечом, когда Ренджи сломал им стену. Он не будет жаловаться и сейчас.
Ренджи не осторожничал, и Ичиго был ему за это благодарен – иначе опыт не имел бы смысла.
Ренджи не осторожничал – майка Ичиго сбилась к плечам, и асфальт больно драл голую спину.
Ренджи не осторожничал – его ладонь сжимала член Ичиго так, что это тоже было больно – но все вместе было невероятно, словно с каждым толчком Ренджи вбивал в Ичиго все больше силы.
Красные пряди хлестко скользнули по лицу. Ичиго поймал одну губами – и его пробило, он выгнулся в руках Ренджи, оставив на земле только плечи и пятки, и обмяк, чувствуя, как с последним толчком его заливает изнутри жидким огнем.

***

Они сидели на покатом зеленом берегу; мокрая грязная майка Ичиго валялась рядом, и он чуть ежился, потому что уже совсем свечерело, и стало прохладно. Ренджи косился на него, но не знал, как предложить погреть.
Цикады утихли; сверчки еще не пришли к ним на смену, и стояла мягкая тишина.
Ренджи думал о разном. О Рукии, которой он долго не сможет смотреть в глаза. О Бьякуе, перед которым ему будет стыдно – не за содеянное, а за утаивание. Об Ичиго, к которому теперь не получится придти просто так…
– Я люблю Рукию, – неожиданно сообщил Ичиго. Ренджи диковато покосился на него – во-первых, он не думал, что мальчишки способны вот так запросто признаваться в подобных вещах, а во-вторых, это было не вполне уместно, что ли. Но Ичиго продолжил: – Только она – это совсем другое…
– В смысле, она тебя трахнуть не сможет? – Ренджи говорил нарочно грубо, но Ичиго только усмехнулся.
– В смысле, я с ней драться не буду.
Ренджи пожал плечами. Он мог бы сказать Ичиго, что для него Бьякуя – это тоже другое. Но потому, что, сколько бы Ренджи не дрался с Бьякуей, тот все равно останется непобедим для него…
Словно прочитав его мысли – или те, что были раньше – Ичиго сказал:
– А насчет Бьякуи не парься. Наверное, ему даже сказать можно. Он не заморочен, то есть, не на этом заморочен. Только ты ему скажи, что это не потому, что он плох.
– Зачем? – удивился Ренджи.
– Затем, что так надо, – пожал плечами Ичиго. – Просто делай, что тебе говорят, а? И не вздумай избегать меня. Убью.
Ренджи не ответил. Хотя мог бы сказать, что он больше не сможет смотреть на Ичиго как на друга. И прикасаться к нему как к другу…
– Для тебя слишком много проблем, – вздохнул Ичиго. – А мне понравилось. Я бы повторил.
Ренджи опустил голову между коленями.
– Ты слишком умен и слишком легко ко всему относишься. Как будто это и не ты вовсе…
Ичиго пожал плечами и вытянулся рядом.
– Вы все мне нравитесь, – вздохнул он.
– Так ты все-таки нарочно? – после паузы спросил Ренджи. Ичиго хмыкнул.
– Просто хотел научить тебя есть мороженое. Когда жарко, ничто лучше не спасает…